Если
перевести эту выдающуюся декларацию (и чувства, в ней выраженные) на
простой человеческий язык, она будет звучать примерно так: "Мы, англичане и американцы — воры, разбойники и пираты, чем и гордимся".
Из
всех присутствовавших англичан и американцев не нашлось ни одного, у
кого хватило бы гражданского мужества подняться и сказать, что ему
стыдно, что он англосакс, что ему стыдно за цивилизованное общество, раз
оно терпит в своих рядах англосаксов, этот позор человеческого рода. Я
не решился принять на себя эту миссию. Я вспылил бы и был бы смешон в
роли праведника, пытающегося обучать этих моральных недорослей основам
порядочности, которые они не в силах ни понять, ни усвоить.
Это
было зрелище, достойное внимания, — этот по-детски непосредственный,
искренний, самозабвенный восторг по поводу зловонной сентенции пророка в
офицерском мундире. Это попахивало саморазоблачением: уж не излились ли
здесь наружу под нечаянным ударом случая тайные порывы нашей
национальной души? На собрании были представлены наиболее влиятельные
группы нашего общества, те, что стоят у рычагов, приводящих в движение
нашу национальную цивилизацию, дающих ей жизнь: адвокаты, банкиры,
торговцы, фабриканты, журналисты, политики, офицеры армии, офицеры
флота. Все они были здесь. Это были Соединенные Штаты, созванные на
банкет и полноправно высказывавшие от лица нации свой сокровенный кодекс
морали.
Этот восторг не был изъявлением нечаянно прорвавшихся
чувств, о котором после вспоминают со стыдом. Нет. Стоило кому-нибудь из
последующих ораторов почувствовать холодок аудитории, как он немедленно
втискивал в свои банальности все тот же великий тезис англосаксов и
пожинал новую бурю оваций. Что ж, таков род человеческий. У него всегда в
запасе два моральных кодекса - официальный, который он выставляет
напоказ, и подлинный, о котором он умалчивает.
Наш девиз: "В господа веруем..." Когда я читаю эту богомольную надпись на бумажном долларе (стоимостью в
шестьдесят центов), мне всегда чудится, что она трепещет и похныкивает в
религиозном экстазе. Это наш официальный девиз. Подлинный же, как
видим, совсем иной: "Когда англосаксу что-нибудь надобно, он идет и берет". Наша официальная нравственность нашла трогательное выражение в величавом и в то же время гуманном и добросердечном девизе: “Ex pluribus unum” (Из многих одно - лат.)
из которого как бы следует, что все мы, американцы, большая семья,
объединенная братской любовью. А наша подлинная нравственность выражена в
другом бессмертном изречении: “Эй, ты там, пошевеливайся!”
Мы
заимствовали наш империализм у монархической Европы, а также и наши
странные понятия о патриотизме, - если хоть один здравомыслящий человек
вообще сумеет толком объяснить, что мы подразумеваем под словом
“патриотизм”. Значит, по справедливости, в ответ на эти и другие
наставления мы тоже должны чему-нибудь учить Европу.
Сто с лишним
лет тому назад мы преподали европейцам первые уроки свободы, мы немало
содействовали тем успеху французской революции - в ее благотворных
результатах есть и наша доля. Позднее мы преподали Европе и другие
уроки. Без нас европейцы никогда не узнали бы, что такое газетный
репортер; без нас европейские страны никогда не вкусили бы сладости
непомерных налогов; без нас европейский пищевой трест никогда не овладел
бы искусством кормить людей отравой за их собственные деньги; без нас
европейские страховые компании никогда не научились бы обогащаться с
такой быстротой за счет беззащитных сирот и вдов; без нас вторжение
желтой прессы в Европу, быть может, наступило бы еще не скоро.
Неустанно, упорно, настойчиво мы американизируем Европу и надеемся со
временем довести это дело до конца.
7 сентября 1906 г.
