«Два часа ночи. Я пишу вам, заливаясь слезами. Наивно, может быть, для
моих 63 лет, но я вдруг вспомнила, что у меня есть друг – «Учительская
газета», и она способна меня услышать. Что случилось? Самое драгоценное,
что у меня есть, - внучка, которой только что исполнилось семнадцать. Я
растила её сама. Водила в «Школу радости» - на английский язык, танцы,
музыку. Потом - серьезный ансамбль и городская музыкальная школа. Я
думала, что она вырастет и будет лучше меня. А она… не заинтересовалась
даже литературой. У неё появился иной соблазн! Мальчик, её ровесник. И
вот теперь она из-за него плачет: он её оставил! Другие говорят мне: ну и
что. Но ведь им не расскажешь, что она с ним не только целовалась и
обнималась! У них было всё! Нет, я не ханжа. Вчера она мне всё
рассказала. И что меня поразило: как было в детстве: она, в который раз
заглядывая мне в глаза, спросила: «Баба, ты меня любишь?» Но в том-то и
беда, что не люблю!..» г. Воркута
Такое вот письмо. Автора я, по понятным причинам, не называю. Но описанное в нем не может оставить равнодушным.
Как и любую ситуацию, эту можно рассматривать с двух сторон. Одна,
говоря условно, «военная». Другая – «мирная». Сегодня женщины перестали
рожать. И, когда они, будучи в зрелых годах, «заводят» себе ребёнка, не
вступив в брак с мужчиной, их судить трудно. Да и, наверное, не надо.
Они сами выбрали себе эту нелёгкую долю, которая любовью к малышу
искупит многие их «грехи». Правда, мы уже знаем и горькие плоды
безотцовщины.
Совсем иное дело – «взрослые отношения» в полудетском возрасте.
Ведь если спросить себя: почему бабушка разлюбила свою внучку, ответ
будет – «Ошибка! Совершена страшная ошибка!» Это сигналит бабушке её
душа, её совесть немало пожившей женщины. Кажется ей, что девочка
столкнулась «с грязью», что она проявила безволие, которое всегда
презиралось в нашем народе, что она сама испортила себе жизнь.
Это звучит в человеке тот внутренний голос, который могут потом
заглушить рассуждения и доводы разума. Русский святой, монах с
полуострова Афон, отец Силуан объяснял: самый первый глас в человеке –
от высших сил. Его и слушают принимающие исповедь священники. И даже
Серафим Саровский рассказывал, что, когда он этого голоса не слушался, а
давал советы приходившим к нему - «от себя», исходя из опыта своего
разума, он часто ошибался. Мы ещё называем иногда этот голос «благими
порывами» или «благими намерениями». Звук первого голоса всегда чист и
высок.
Разум всё может оправдать, а совесть нет. И появляется «Идиот»
Достоевского, с образом страдающей Настасьей Филипповной, которая
обманута была в девичестве; и это надломило её и, по сути, сделало
мученицей, противоречивой, болезненной, истеричной. Князь Мышкин полюбил
её. Он её пожалел и оправдал. Но сама себя она не любила, презирала и
довела до могилы.
Моей дочери восемнадцать лет, и потому я знаю, как может «нести» в
этом возрасте, от человека к человеку, как непостоянны они в юности
своей, потому что юность любопытна и «жить торопится и чувствовать
спешить». Знаю, что существует почти обряд «первого поцелуя», «первого
свидания», «первого признания», «первой любви». Но это восторженное,
слепое, девическое. Мальчики иные. Они более рациональны. А почему бы и
нет? Женится в семнадцать лет - они совершенно справедливо считают
безумством. Ни денег, ни профессии, ни собственного дома. Но почему же
тогда, по какому праву они вступают в интимные отношения с ровесницами? И
тут всё начинает зависеть от девушки. Я знаю, что, добившись «своего»,
они утешают девушек не без цинизма: «Так поставила себя!» То есть сама
во всём и виновата.
А бабушки, которая видит это глазами опыта своего (ей даже и не
нужны все подробности этого события), оскорбляются за внучек. До слёз.
Ну, зачем же она ТАК поставила себя перед ним, перед этим
«ничтожеством», который ею только воспользовался!? И понимают: слаба
была девушка, слабину себе позволила, неуважение допустила, потому что…
безвольна.
Когда мне было двадцать лет, мать одного моего кавалера, тоже
студента, купила нам на двоих путёвку в пансионат при Святых горах,
возле Михайловского. И сказала мне, как само собой разумеющееся: «Будете
с Мишей в постели, помогите ему, Ира. Он ещё так не опытен!» Чёрт! Это
путешествие, надо ли говорить почему, не состоялось! Я смотрела на него
романтическими глазами: Пушкин, монастырь, тут же Миша, который,
возможно, признался бы мне там в любви. Но его мама решала практические
вопросы. И потом тоже я встречала не одну такую маму, которая спешила с
радостью и восторгом заявить, что она – самая «передовая», что она не
ханжа! И «в гигиенических целях» пускала молодых и неженатых к себе в
дом. А чем плохо, если в этом случае они не будут пачкать свою одежду в
подвале или на лестнице? Тут была забота только о сыне: не подхватить бы
ВИЧ-инфекцию, не раздобыть бы сифилиса! Девушка же, подманенная такой
«доброй» матерью, обычно ожидает, что следующим шагом её станет
подталкивание сына к браку. Ведь познакомил уже с мамой, привёл в свой
дом, уже почти называл женой. Но подтолкнуть в браку молодого человека,
который получил всё, что хотел, совершенно без хлопот (похлопотала за
него мама) очень трудно. В конце концов, он пресыщается и приводит в её
дом другую. С годами в нём вообще исчезает желание жениться, но зато, не
без маминой помощи, вырабатывается стойкое отношение к девушке как к
подстилке. И это отношение пришло к нему не с улицы, а из родного дома –
«ма-а-амино воспитание»! Господи, сколько их, до сих пор не женившихся,
среди моих однокурсников и даже родственников! Им уже сорок с
хвостиком, а они всё ещё гоняются за семнадцатилетними и рассуждают о
том, что с девственницей всегда покрутиться
веселее, позабавнее.
Итак, вернёмся на исходные позиции. «Я тебя больше не люблю!», -
сказала бабушка своей внучке. Разочаровалась, презирает. За что? Да за
безволие, потерю головы, благоразумия, за недетское сладострастие, за
то, что не смогла управлять своими эмоциями, увлеклась, потеряла голову.
А ведь ещё Онегин внушал Татьяне: «Умейте властвовать собой!»,
выговаривая за написанное ею письмо, которое, по сути, вверяло ему её.
«Кончаю, страшно перечесть, стыдом и страхом замираю, но мне порукой
ваша честь…» Какая слабая порука! Хотя и тогда завещалось мужчинам:
«Береги честь смолоду!» И какая оплошность – принимать Онегина за
«него», за того единственного, который придёт к ней в угодный Богу час! Я
всегда так и говорю своей дочери, когда она, присмотревшись к
очередному молодому человеку, разочарованно пожимает плечами: «Опять не
«он»! А когда же придёт «он»?» Я говорю ей: «В известный одному только
Богу час! Но придёт обязательно! Он уже родился. Живёт где-то и
приближается к тебе с каждым часом! Только дождись! Не разочаруй его! Он
проделает такой долгой путь к тебе, а ты не заметишь его. Потому что
сорвалась и оказалась с иным!» Дочь ворчит, охает, а потом соглашается
и… верит мне, и смеётся над недавними своими разочарованиями. И весело,
жизнерадостно смеётся, поверьте мне. Она даже словно маленькую победу
торжествует: а волюшка в характере ещё есть, не увлекли гормоны, не
запутали.
И тут мы подходим к понятию «страсти». Любовь – чувство ясное,
солнечное. Взаимная любовь ещё светлее, терпеливее, снисходительнее,
великодушнее и не требует зря подвигов самопожертвования. Она бережёт и
не ловит на неосторожном слове: «Что, сказала: любишь меня?! А докажи!»
Докажет, когда время придёт. Заболеешь, она и тут, возле тебя,
ухаживает, лекарство подаёт. Иное дело – страсть, так прекрасно, полно
описанная Иваном Александровичем Гончаровым в романе «Обрыв».
Русская литература почти вся целомудренна. Это потому, что до
семнадцатого века у нас не было литературы светской. Она вся была
религиозна. И даже Лев Николаевич Толстой лишь осторожно намекает на
постельные сцены в «Анне Карениной». Вронский уже приблизил Анну к себе,
а она мученически сопротивляется: «Какая же это «радость», «счастье»,
как вы сказали!» - мучается она, душой осознавая, что никакая любовь,
страсть не вернёт ей уже былого спокойствия души, мира в себе. Но
Гончарова увлекла тема страсти, охватившей восемнадцатилетнюю девушку,
сироту Веру, которую воспитывает строгая бабушка. Сначала Иван
Александрович пошёл за велениями реформаторского времени, он хотел,
чтобы Вера, покинув бабушку в их родовом дворянском гнезде, отправилась в
Сибирь за нигилистом Марком Волоховым. А потом Гончарову стало тошно.
Марк прямо заявляет Вере о своих взглядах на любовь – «не бывает
бессрочной». Следовательно: нет смысла обзаводится семьей, всё равно
расстанемся, нет смысла и в детях. Зачем нам все эти «условности?» «Но
это было уже сто раз!» – Возопил Гончаров. В самом деле – он на тебе
даже не хочет женится, а ты за ним аж в Сибирь?! И «… меня поглотил
другой вопрос… Это анализ так называемого «падения».
«Падение» и повлекло за собой «обрыв», то есть надрыв юной души, и
надрыв души узнавшей о «падении» внучки бабушки, и едва ли не обрыв
самих жизней обеих. Грех чем страшен? Он рано или поздно приводит к
страданиям совести. Страсть называется в православии грешной потому, что
она одного корня со «страданием». Страдает Вера, страдает бабушка,
страдает их родственник художник Райский, страдает и сам Марк. Даже
«люди», слуги в доме бабушки, страдают из-за Вериного падения, потому
что мир и покой в доме разрушены её грехом.
Все потрясены.
Видя в Марке пародию на молодцов-демократов, Салтыков-Щедрин и иже с
ним так вдарили по Гончарову критикой, что ему оставалось лишь
жаловаться в письме другу: «Будущего у меня нет – я морально умер».
Фактически в Гончарове убили писателя. Советский же писатель Сергей
Залыгин считал «Обрыв» хорошим «любовным романом». Но это была неверная
оценка. Потому что любят в романе только бабушка и Вера, друг друга. Все
прочие объяты страстью. В сущности, Вера просто ищет поле деятельности.
Она требует для себя самостоятельность и поселяется в отдельном
флигеле, где предпочитает жить своим умом. Вы, пишете, милая наша
читательница, о том, что водили внучку на танцы и музыку? Что ж, вы сами
и разбудили в ней чувственность, жизнь души, которая захотела любви,
семьи, детей – заботы о ком-то, своей собственной «лавочки».
Чем же опасна страсть? С одной стороны она делает человека своим
рабом, а с другой его разрушает. Ибо человек перестает слышать в себе
голос совести и советы разума: своего или бабушки. Не случайно возникло
выражением «одержим страстями». Страсть держит человека в сильном
напряжении и быстро истощает его силы. Он безволен, он себе не хозяин. А
влечёт она его за собой потому, что обещает будущую усладу. Услаждение
может сочетаться с сильными страданиями, слёзы перемежаться со смехом.
Однако не даром Церковь считает, что первые шаги человека к духовности –
именно борьба со страстями. Они опасны тем, что никогда не
удовлетворяют человека полностью.
Всё это и изобразил в своём чистом, поэтическом романе Гончаров. Разве
можно называть «любовью» то, что переживает Вера? Она знакомится с
Марком и сразу понимает, что он чужд ей и даже отвратителен. Потом она
начинает его жалеть, потому что он одинок в маленьком провинциальном
городке. Затем она придумывает, что его можно перевоспитать. Но как? Он
влюбится в неё и откажется от всех своих анархических отрицаний. Вот
поле её деятельности! Марк действительно влюбляется. Это очень просто –
Вера красавица и умница. Но меняться он категорически не желает. Он
склонен - сам увлечь Веру своими идеями раскрепощения человека.
И начинается борьба друг с другом. Чем больше неудовлетворения с обеих
сторон, тем мучительнее. Ведь чем долее страдал, тем чаще приходит в
голову: «Неужели всё это зря?!» В сущности-то, Марк любви не достоин! Да
и на руку Веры есть более достойный претендент. Но страсть лишает
человека разума. Марк способен лишь погубить девушку, но она уже слишком
во всём запуталась. И сама не знает, что делать: писать ли ему письмо,
бежать ли на свидание в овраг, отказать ли ему, но тогда в какой форме?
Воля ослабла, в голове туман. Тушин именно любит Веру, поэтому он тонок,
деликатен, скромен и относится к ней с безграничным уважением. Даже
когда она рассказала ему о своём падении. Ну, совсем князь Мышкин!
Только покрепче нервами. Марк же готов бурей ворваться в дом бабушки, в
девичью келью Веры, увезти, выкрасть её! Почти как Анатоль Куракин -
Наташу Ростову. А при этом, разрушая её жизнь, продолжает внушать, что
любовь не бывает долгой.
Разрыв с Марком приводит Веру к горячке. Вот совсем как ваша
внучка, приходит она к своей бабушке и плачет возле неё: «Баба, ты меня
любишь?» Страсть опозорила, унизила, растоптала веру в себя. И себя уже
не любишь, а хочешь лишь одного – чтобы «баба», родная «баба» любила!
Которая не подчиняется правилам страсти и любит полной грудью,
великодушно и заботливо.
Бабушка Веры, которая считалась всеми совсем «святой», потому что
никогда не была замужем и всегда знала, как поступить, в ответ на
исповедь внучки открывает свою тайну. И она «такая же», как Вера. И у
неё есть грех. Она думала забыть о нём. Но Вера невольно напомнила о нём
своим собственным поступком. Мы все грешны. Святых мало. И потому нам
остаётся лишь помогать друг другу. В «падениях» приподнимать своим
прощением и надеждой на будущее, на «семейное счастье», которое ещё
состоится.
Не хотелось бы мне, чтобы моя дочь оступилась, как Вера. Но если оступится, неужели я скажу ей, что я её не люблю?
вна Репьёва-Лангуева
АВТОР: Ирина РЕПЬЁВА - журналист и детский писатель. Окончила
факультет журналистики Московского государственного университета.
Работала в "Комсомольской правде", "Учительской газете".
Возглавляет Товарищество детских и юношеских писателей России… Член Союза писателей России
|
|