Гении русской техники, или Как удивить Китай о производстве оборудования для систем волоконно - оптической связи

Компания «Т8» — ведущий российский разработчик и про­изводитель оборудования для систем волоконно-оптической связи, имеет в своем арсенале ряд научных и технических достижений мирового уровня. До начала 2012 года и кризиса выработка «Т8» на человека достигала примерно 12 миллионов рублей, то есть компания была на порядок эффективнее среднего российского предприятия. 

Но чиновники почему-то больше заинтересованы в том, чтобы покупать оборудование за границей. Почему так происходит? Гендиректор компании Владимир Трещиков рассказал о расстановке сил на рынке, возможностях и связи нового поколения.  

— Расскажите историю вашей компании, как она возникла?  

— Случайно. И если бы мне кто-нибудь сказал, что я стану директором, я бы очень удивился. Проблема, как построить свою работу, возникла, когда я защитился в 1998 году после Физтеха по теме «Скоростные оптоволо­конные системы». То есть я ра­ботаю по специальности.  

  

Вначале на Физтехе я занимался плазмой на факультете проблем физики и энергетики. Но так получи­лось, что как раз в то время все достижения Союза по плазме были проданы за границу за бесценок. И так обстояло дело не только с плазмой. Демотивация из-за такого предатель­ства у всех была дикая. Все ду­мали, что нет смысла ничем заниматься, потому что все бу­дет продано за границу. А ведь в девяностые годы огромное количество ученых были го­товы работать с высоким каче­ством. Но этого никто не хотел замечать. Их выкидывали за границу всеми силами. 

Я мно­го интересовался этим вопро­сом: почему в России созданы все условия для того, чтобы ученые уезжали за границу? Причем сделали максимально комфортный способ отъезда: получаешь отличное бесплат­ное образование и увозишь его с собой. Каждый выпускник Физтеха увозит с собой сто пятьдесят тысяч долларов госденег, потраченных на его образование. Я не понимал, за­чем это. Вы знаете, что мне от­ветил один чиновник? «Пусть и быстрее уезжают, они увезут с собой все проблемы. Думающий человек имеет слишком много проблем в своей голове».  

Основная часть моих однокурсников, конечно, уехала в Америку, потому что всем, кто защищается на Физтехе, сразу приходило огромное количество предложений поработать за границей, мне пришло, наверное, пять или шесть приглашений. Я сделал доклад на конференции в Сан-Диего в 1998 году, и меня тут же позвали на работу: «Зачем тебе возвращаться? Ты же в России живешь, в колонии. А здесь метрополия. Неужели тебе не хочется жить в центре мира?» Я разозлился и сказал: «Нет. Не буду я на вас работать» — и уехал. Неправильно меня агитировали. 

Поэтому пришлось думать, чем заняться. Я тогда работал в Академии наук, нам платили мало, поэтому параллельно работал на фирме. В Казахстане оказалось лучше, в России, потому что из Казахстана кажется, что именно в России есть высокие технологии.  

И случайно получилось, что в Казахстане у нас образовался проект. Мы делали системы связи для магистральных нефтега­зопроводов. Между нефтяными станциями большие расстояния, где-то 200 километров. А системы передачи Cisco работают на 90-100. И возникла задача увеличить расстояние передачи до 200 километров, поставив оптические усилители. Тогда, в 1999-2000 годах, это было в новинку. И я поставил на карту свое имя: когда заказчики обратились к нам за советом, как эту задачу решить, я предложил применить российское оборудование. «Оно, конеч­но, «no name», но я гарантирую, что все заработает». Слава богу, авторитета хватило, заказчики сказали: «Если ты гарантируешь — попробуем». Совместно с компанией «ИРЭ-Полюс» мы раз­работали необходимое оборудование и выполнили огромные проекты: запустили в общей сумме больше восьми тысяч кило­метров линий. 

И все бы хорошо, за исключением той мелочи, что с деньгами меня обманули на фирме в Москве, где я тогда работал. Я про­вел в пустыне два года, думая стать москвичом, заработать на квартиру, но...  

  

Что оставалось делать? Вроде все получается, а заработать не получается, потому что все крадут. Пришлось открыть соб­ственную фирму. И в 2004 году мы открыли свою первую ком­панию, она называлась «Связь-Электро-М». В 2008-м провели ребрендинг и изменили имя на «Т8».  

— Что представляет собой ваша компания сейчас?  

— Сейчас у нас около 170 человек сотрудников, из них два док­тора и 17 кандидатов наук. Нам удалось создать мощный научный центр, который публикует больше статей в лучших западных и отечественных журналах, чем некоторые институты Академии наук, примерно 20-30 публикаций в год. Мы разработали и про­изводим порядка семидесяти различных волоконных приборов, создали лучшую в стране измерительную лабораторию. 

Директор одного из фондов как-то спросил, каковы результаты наших разработок. Мы говорим: «Семьдесят блоков за три года». Он пошутил: «Все это от плохого корпоративного управления, недостаточного бизнес-планирования и контроля со стороны инвесторов. Были бы бизнес-планы, было бы корпоративное управление, делали бы как люди — два-три блока в год. А то распустились!»  

   

Мы создали организа­цию с минимальной бюрократией, потому что все руководители ведущих отделов — специалисты, кандидаты наук по своей спе­циальности.  

- На кого рассчитан основной спектр ваших приборов и систем?  

- Связь — это две технологии. Это транспорт — передача информации — и переключатели. Основная транспортная тех­нология в мире — DWDM-системы, Dense Wavelength-division Multiplexing, системы спектрального уплотнения, позволяющие одновременно передавать много информационных каналов по одному оптическому волокну на разных несущих частотах. Мы занимаемся транспортом и делаем как раз когерентные DWDM-системы. 

Мы впервые за десятки лет создали и выпускаем в России оборудование мирового класса, которое по дальности установило несколько мировых рекордов. Например, мы умеем передавать 10 каналов по 100 гигабит, то есть терабит на 500 километров в один пролет. Сейчас мы хотим увеличить длину однопролетной передачи до 600 километров. Хочется, естественно, увеличить скорость. В Сколкове мы по­казали передачу по одному волокну 27 терабит в секунду.  

Все компоненты для этого – лазеры, приемники - при­думали всего несколько лет назад. Таких лазеров, к сожалению, в России никто не делает, и это проблема. Но эта проблема, я считаю, меньше по своей значимости, чем создание российского микропроцессора для DWDM — когерентного чипа. Это сердце когерентной передачи. Очень хочется, чтобы такие компоненты появились в России уже отечественного производства. Потому что от этого напрямую зависит информационная безопасность государства.  

   

— А у нас в России есть возможности производить эти компоненты?  

— Пока хороших отечественных компонентов мало. Это глав­ная проблема, ссылаясь на которую нас блокируют чиновники. Мы приходим и говорим: «Давайте сделаем оборудование». А нам отвечают: «Мы же не делаем элементную базу. Поэтому давайте возьмем у Huawei оборудование целиком».  

  

На самом деле сделать можно все, нужна только политиче­ская воля. Когда основатель Huawei Жэнь Чжэнфэй пришел к председателю компартии Китая с предложением создать свою компанию, он сказал фразу, которая мне очень нравится и ко­торую я часто цитирую: «Страна без собственного достойного оборудования — все равно что государство без вооруженных сил» — и ему дали колоссальную господдержку. Миллиарды.  

   

В первую очередь в стране надо самим разрабатывать и делать оборудование. Потому что риски для безопасности в импортной элементной базе на порядок меньше, чем риски в оборудовании. Лазер вас не предаст, а готовая система может быть выключена через систему управления, софт и так далее. Вот почему самое важное, чтобы разработка и изготовление систем выполнялись здесь, в России. А у нас в стране парадоксальная политика: на ввоз оборудования — нулевые пошлины, а на элементную базу — до 15 процентов. В основном сейчас в России бьются не над тем, чтобы свое разработать, а над канализацией импортного оборудования. То есть как сделать так, чтобы оно с минимальными проблемами вошло в Россию. Ни о какой технологической независимости никто пока не говорит.  

— Чем кроме систем связи вы занимаетесь?  

— Мы разработали волоконно-оптические датчики для систем охраны. Называются «Дунай». Их можно, например, использовать для охраны железной дороги. Это самая дешевая, лучшая система охраны для протяженных объектов. Волоконный кабель позволяет увидеть воздействие на него. Закопали обыч­ай волоконный кабель, ходит человек, а мы можем сказать, где он идет. Это удивительная технология, но очень сложная. Мы почти десять лет потратили, чтобы о все запустить, создать коммерческий продукт. Можно сказать, что мы — одна из ведущих компаний в стране области волоконной оптики. А когерентные системы — это прорыв десятилетия. И вот потому мы единственные в стране.  

   

Полученные нами научные результаты изложены в нашей книге «DWDM-системы». Уже вышло ее второе издание. Наш профессор Владимир Николаевич Листвин, ее основной автор, писал ее восемь лет. Это наш социальный проект. Мы передали его во многие вузы страны, очень хочется, чтобы в России росли профессиональные и востребованные специалисты.  

  

- Какие вы ставите перед собой новые цели — научно-исследовательские, технические, коммерческие?  

- Естественно, наша задача — выйти на экспорт, несмотря на все препоны, и эффективно продавать системы за границу. Потому что сегодня российская разработка дешевле западной. Российские люди способны работать за меньшие деньги, созда­вая лучший товар.  

   

Четыре года назад мы сделали систему на 100 гигабит, одну из лучших в мире. Сразу мировой рекорд, дешево, дальнобойно. Мы попытались в Google ее про­дать. Google на текущий момент, как мне кажется, самый круп­ный в мире оператор связи. У него свои трансатлантические линии в огромном количестве. Свои гигантские дата-центры. Все это требует огромных систем, как наша. Мы с ними все про­работали, технически все было хорошо, но после этого пришел «большой» американец и сказал: «Нет, ребята, извините. Крас­ная кнопка будет в США, никогда Google не возьмет российское оборудование».  

   

У российского экспорта в основном две проблемы. Во-первых, экспорт всюду очень сильно поддерживается государством. По­чему у компании Huawei такие успехи? Когда она под эгидой правительственной комиссии Китая заключила договор с «Росте­лекомом» на 600 миллионов долларов, она была профинансиро­вана правительством на пять лет вперед. Поэтому оборудование они предоставляют заказчикам фактически с нулевой кредитной ставкой. У нас нет такой поддержки и, соответственно, таких возможностей.  

  

— А внутри России — «Яндекс», например, «Mail.ru» — ва­шими системами для своих дата-центров интересуются?  

— К сожалению, в России нет такого менталитета, как в Шта­тах, где Google всегда сам предпочтет американское или ему вовремя подскажут, что надо брать своих. У нас невозможно себе представить, чтобы «Яндекс» сказал: «Возьмем российское, потому что оно российское». Наоборот, все говорят: «Я возьму российское, может быть, когда уже все возьмут». Недавно Гер­ман Греф сказал, что он будет брать системы связи от Huawei для Сбербанка. А почему не российские? В Штатах «товарный» патриотизм специально культивируется, на всех уровнях.  

  

— Вы работаете на кредитах или за счет собственных средств?  

— Одна из главных причин, почему в России почти нет высоко­технологичных производств, кроме военных: российские банки, можно сказать, не работают для промышленности. Скажем, у Сбербанка парадоксальная политика. Нам он дает кредит под 20 процентов, причем часто даже не дает, отказывает. А если вы переезжаете через границу, то там Сбербанк дает под шесть процентов.То есть мы финансируем европейскую промышленность, но наотрез отказываемся финансировать свою. Это, конечно, пара­докс, который просто поражает воображение.    

Китайцы предлагают свое оборудование с рассрочкой на три, пять, шесть лет под три процента годовых. А я прихожу в Минэкономразвития и предлагаю: «Давайте сдела­ем финансовый продукт такой же». Они стоят насмерть: «Нет». 

Говорят: «Деньги — кровь экономики», а сейчас нашу про­мышленность обескровили, она задыхается. Можно сказать, что все сделано для того, чтобы пришли другие экономики, на­полненные кровью своих банков.  

  

— Тем не менее представим, что завтра чиновники спохва­тятся и скажут: все, дальше так жить нельзя. И придут к вам: «У нас заказ на сто тысяч километров линий».  

— У меня такое впечатление, что у наших чиновников другая задача: придумать, почему нам нельзя дать такой заказ. Когда у нас не было сорока гигабит, нам говорили: сделайте сорок, возьмем огромное количество. Мы сдела­ли. Нам сказали, теперь сделайте сто гигабит. Мы сделали сто гигабит, лучшие в мире. Это привело к колоссальным проблемам — как теперь отказать? Друзья из Huawei рас­сказывают, что наши чиновники к ним обращаются, чтобы они им обосновали, что у нас, у «Т8», плохого. То есть у них самих уже не хватает квалификации, чтобы придумать, чего все-таки у нас не хватает. Последний был аргумент: а вы, наверное, не произведете в нужном количестве. В ответ мы заключили соглашение с крупными российскими заводами. Мы можем весь рынок перекрыть. Проблема не в том, что мы чего-то не можем или у нас плохое качество, проблема в том, что закупать российское невыгодно тем, кто принимает решения.  

  

Что можно сделать немедленно? Сейчас, например, Минкомсвязи сделало, на мой взгляд, очень хорошую программу поддержки отечественного софта. Если удастся сделать такую же программу для поддержки телекомоборудования, будет очень здорово. Это первое.  

  

Второе. В автопроме была отличная программа утилиза­ции. Если удастся запустить такую же программу утилизации телекомоборудования, то есть частично компенсировать затраты на отказ от старого импортного оборудование при условии его замены на российское, это будет великолепно. Причем предоставлять новое оборудование в кредит. Сейчас, фактически, такую программу в России финансирует китай­ское правительство при условии замены старого оборудова­ния на оборудование от Huawei. Зачастую китайцы выкупа­ют наше оборудование, уничтожают и ставят Huawei. Это к вопросу о поддержке своего бизнеса у нас и в Китае. Но для запуска такой программы необходимо решение правитель­ством финансовых проблем, как и в программе утилизации автомобилей. Давайте сделаем все это, и у нас появится свой Huawei, и не один. Несмотря ни на что, я сохраняю оптимизм и веру в Россию.