Скрытое оружие: Учебники ч.1

В СССР времени Сталина были хорошие школьные учебники и детские книги. Дальнейшие изменения системы образования вместо улучшений делали только хуже. Учебники становились толще и бестолковее. Некоторые нужные предметы убрали из обучения. Современному миру не требуются умные люди, а нужны глупые потребители, которыми легко управлять.

ВИДЕО см. ЗДЕСЬ: http://poznavatelnoe.tv/dzreev_uchebniki?v=video

Артём Войтенков: Владимир, мы с вами встретились для того, чтобы поговорить о книгах. То есть, изначально вы приехали, я знаю, из Испании именно за старыми советскими книжками. Почему именно за старыми советскими, и почему нельзя было купить  современные, и заказать в интернет–магазине, чтобы вам прислали? Сейчас же интернет–магазины запросто шлют в любую страну.

 

Владимир Дзреев: Никогда не задумывался вообще о качестве литературы, как говорится, если продаётся, значит уже кем–то одобрено, кем–то проверено: читайте, умнейте, получайте информацию. А когда появился ребёнок (три года назад, у меня дочь, три с половиной года), то в один прекрасный момент пришло осознание того, что нужно в неё вкладывать информацию и знание. Что самое главное – знание, а не просто информацию. Так как я изучал иностранный язык, то понимаю, что означает неправильно что–то выучить. Когда мозг запоминает неправильное слово, неправильно сказанное, потом почему–то он не хочет его забывать.

 

Артём Войтенков: То, что первое вложилось, первое запечаталось, очень тяжело потом это исправить в голове. Я сам с этим сталкивался.

 

Владимир Дзреев: Потому что при изучении языка, как правило, люди пользуются ассоциативным образом запоминания. То есть, вы себе какой–то предмет представили, и на него наклеили вот это иностранное слово. Потому что наш собственный русский язык, мы не задумываемся о нём, потому что, он нам впитывается, как говорят, с молоком матери. И мы не сидим и не корпим над ним. Просто уже потом в школе изучаем грамматику, правильное писание. Пришло осознание того, что ребёнку необходимо подавать информацию нужную. Но  как узнать, что она нужная? Я всегда сомневаюсь. Как говорил Михаил Васильевич Ломоносов: "Не то, что я не верю, сомневаюсь я". И мне это очень часто помогало в жизни.

 

И эти сомнения привели к тому, что в интернете я нашёл статьи, немного статей о том, какие книги хорошие, какие плохие. Как правило, люди говорят, что вот, хорошие издания сейчас можно приобрести в магазинах. Можно заказать через интернет – вообще не надо никуда ехать, всё замечательно. Но, однажды я посмотрел на Ютубе видеоролик о том, какие мультики смотрят наши дети, и там было проанализировано именно мультипликация диснеевская покадрово. Не просто сказано, что он хороший или плохой, а было вот именно аргументированно доказано чем плох, например, мультик "Шрэк", или мультик "Алладин", или "Красавица и чудовище". И мне было очень интересно, когда мы на этих мультиках в девяностых годах выросли, рисованные мультики, хорошие, тогда ещё не компьютерные, как сейчас.

 

Артём Войтенков: Но Шрэк компьютерный.

 

Владимир Дзреев: Шрэк компьютерный. Но, например, "Красавица и чудовище".

 

Артём Войтенков: Это старый, да. Но "Алладин", в принципе, наполовину: рисованный и компьютерный.

 

Владимир Дзреев: Да. И я понял, что, оказывается, нужно уметь читать между строк, и заглядывать ещё вовнутрь, хотя кажется, что всё хорошо и красиво. И что касается книг, я стал смотреть, что они нам пишут, эти книги. Меня очень сильно всегда заставляло сомневаться в том, как мне мама ещё говорила, что нам ничего хорошего не привезут.

 

Артём Войтенков: Из–за рубежа.

 

Владимир Дзреев: Да, из–за рубежа. В девяностые годы, если нам что–нибудь везут…

 

Артём Войтенков: Мудрая женщина, она права.

 

Владимир Дзреев: Вот, ушко востро держать. И мне попадаются, у других детей, которые живут там же, где и мы, в Испании, энциклопедии. Я открываю энциклопедию, красивая энциклопедия.

 

Артём Войтенков: Испанская?

 

Владимир Дзреев: Нет, русская. Там динозавры. Ну ладно, красиво, тиранозавры, и так далее. Птеродактили.

 

Артём Войтенков: Ой, у меня столько книжек про динозавров, какое–то огромное количество.

 

Владимир Дзреев: И у меня в памяти осталось восхищение моего отца, что он где–то увидел тоже у ребёнка такие энциклопедии, такие умные дети растут, знают расстояние от Солнца до Земли, звёзды, и так далее. Меня когда–то даже это восхищало: хорошо, молодцы, я этого не знал, а они знают. А потом задал вопрос: "А зачем?"

 

Зачем им нужна эта информация? Что он с ней будет делать в жизни? Знать, как называются все динозавры? Ну, хорошо, молодец. Знать, как называются бабочки? Замечательно. И расстояние от Луны до Земли. Но, ведь в этом шквале слов, книг, информации, он не умеет, например, поздороваться вежливо со взрослым человеком. То есть, он напичкан массой, якобы полезных, именно фактиков. То есть, если вы откроете энциклопедию, то вы увидите там, бабочка такая–то, живёт там–то, рост такой–то, всё. Это интересно? Да. А зачем это нужно? Что с этим делать? Для чего оно служит для ребёнка? Результат где? То есть, я всегда в жизни хочу знать: хорошо, мы что–то делаем – для чего, зачем это делается? Просто так? Но мы же взрослые люди – просто так ничего не происходит.

 

И я стал задумываться о том, что на нас сваливается мусор. Вроде бы, он красивый, но это всё мусор. И вот уже буквально совсем недавно наткнулся на записки Александра Александровича Зиновьева, нашего советского философа, и он точь–в–точь, к чему я пришёл сегодня, говорил об этом в семидесятых годах. Он говорит, что до 90% информации нас окружающей зря забивает наши головы. Наши головы, головы школьников, головы студентов. Всего десять процентов мы будем использовать, оно нам пригодится в жизни.

Я задал себе вопрос: что делать?

 

Артём Войтенков: Да. Владимир, значит, с одной стороны, я даже по собственному опыту могу сказать, те знания, которые вроде бы тебе дают, сваливают какие–то факты, – согласен, очень много мусорных фактов, и мусорных знаний, которые впоследствии очень мало пригождаются. Но есть достаточно большая часть каких–то знаний, которые тебе не нужны сразу, но потом, через год, два, десять, двадцать лет, ты это всё вспоминаешь, и применяешь уже в той области, в которую ты перешёл.

 

Но я просто по своей жизни могу это сказать: многократно я просто менял род деятельности, мне было скучно одним и тем же заниматься. Ты вот на этой основе, на этой базе, соответственно, можешь шагать дальше. Например, я ходил в музыкальную школу, там мы что–то учили, всех этих композиторов. Тогда мне это было просто вообще не нужно. Мне на эту музлитературу ходить – вообще наказание сплошное. Но зато потом, ты вот так идёшь по жизни: ага, а про этого я немножко знаю, а про этого я немножко слышал, а это я могу что–то сопоставить. То есть, оно всё–таки пригождается.

 

С другой стороны – я согласен с тем, что эти все факты не выстраиваются в какую–то систему. Вот это вот гораздо хуже. То есть, они вываливаются, как мусором на голову из ведра тебе – ты должен запомнить это, это, это. Зачем мне это запоминать? Вы мне скажите систему. А зная систему, я уже даже сам дополню те пробелы, которые я не знаю. Вот системой никто не занимается.

 

Владимир Дзреев: Или заглянете туда, где вы будете знать возможный ответ на ваш вопрос.

 

Артём Войтенков: Да, я просто пойду, книжку открою по нужному предмету, и почитаю.

 

Владимир Дзреев: Важно знать – какую книжку, и хотя бы, на какую полку руку протянуть. Ваш пример, я с вами полностью согласен,  мы не любим музыку с детства. Но это музыка, а не бабочки или динозавры. Это музыка, от которой куры лучше несутся, а коровы лучше доятся, и дети спокойнее растут в утробе матери, и вообще развиваются лучше. Поэтому, ваш пример, я даже не имею права просто его ставить в одну цепочку с теми энциклопедиями, которые мы с вами вместе можем назвать безошибочно – мусорная информация.

 

Что касается всё–таки нашего вопроса по поводу книг. Нужно искать ответ. Где его получить? Я не знаю у кого спрашивать. Вокруг все люди, как напропалую: "Вот, есть детские книжки в магазине, красивые, замечательные, берите и не заморачивайтесь". Я в школе учился очень плохо. Но учился плохо не потому, что у меня нет способностей, потому что, у меня не было желания. Знаете, часто такое бывает. И не могу точно сказать, что подавал наш учебник, той же математики, русского языка, литературы, физики, что сегодня – я не могу это всё сравнивать, Я не хочу даже этим заниматься, потому что это будет напрасно потраченное время.

 

Я себе просто напросто взял, и ответил на вопрос.

Мы живём в новой стране, в которую хлынул поток вот этой информации. И до этого момента мы жили в стране, в которой книги издавались не для продажи, а для людей. До страшного развала нашей с вами Родины (мы с вами родились в СССР) книги, мультфильмы, фильмы подвергались строгому контролю. И они создавались не для рынка, а для людей. То есть, у книги была цель: научить ребёнка быть вежливым, добрым. Школьника каким–то знаниям, студента профессиональному ремеслу, или необходимым так же знаниям в будущем, что–то изобретать, конструировать, соображать вообще просто, думать. Потому что государству были выгодны умные люди. Были комиссии, которые говорили да, или нет. И продукт, который выходил на экраны нёс за собой ответственность – это слово, которого нам сегодня катастрофически не хватает. То есть, он отвечал за то, что он не нанесёт травму психологическую ребёнку, этот мультфильм, или эта книжка. И мало того, что не нанесёт травму, она вообще будет заниматься его развитием, то есть, она что–то должна дать. Это что–то должно быть полезно в будущем, это должно быть использовано. Это вот та самая цепочка, о которой вы говорите, которой нет сегодня, в то время она существовала – для малышей, для детского сада, для школы.

 

Мы, читая эти книги, несли в себе какой–то багаж знаний, который нам помогал в будущем не  только найти общую тему в разговоре, но также ещё и применять действия главных героев книги, или второстепенных героев. И говорить: "Да он ведёт себя, как тот–то" – и мы могли понять легко и просто, потому что, мы все читали эти книжки. Но, и это не самое главное.

 

Самое страшное, что произошло – сегодня книга является товаром. А я считаю, что книга товаром не может быть, так же, как и мультик. Потому что у товара цель быть проданным. Значит, там никто не смотрит на то, есть в нём польза, или нет – он должен быть красивым, ярким, на него должны западать, его должны импульсно покупать. И то, что сегодня происходит с детской литературой, по крайней мере, именно вот это я и вижу, что на полках очень много красочных обложек, и зачастую, родители покупают обложку, мало кто ныряет вовнутрь. Ладно, если там, как вы говорите, переизданная, мы доверяем, конечно, не будем читать всю книгу переизданную.

"Носов, хорошо, красиво, замечательно, покупаем".

 

Артём Войтенков: Мы читали, помним.

 

Владимир Дзреев: Я загорелся этой идеей. Мне прислали букварь мой школьный 91–го года. Думаю, вот классно, букварь хороший, отлично. Он нарисован теми ещё красочками, печать видна такая, не компьютерная. Но я и на этом не остановился, всё равно, думаю, что всё не так просто. Потому что, благодаря вашему каналу, я понимаю, что в период истории нашего советского государства были периоды лучше, чем восьмидесятые года, девяностые, когда я учился.

 

Артём Войтенков: В восьмидесятые года, это начало упадка. Девяностые – уже всё пошло.

 

Владимир Дзреев: Больше, наверное, благодаря Валентину Юрьевичу Катасонову, и его книгам о сталинской эпохе, я стал себе задавать вопрос:

– А не может ли быть так, что не только экономика стала падать в пропасть после смерти, после убийства Иосифа Виссарионовича? Скорее всего, и всё остальное.

 

Если мы называем, как говорит Николай Викторович Стариков, Министерство финансов не менее важным, чем Министерство образования, для развала страны, то, скорее всего, так и есть. И я стал смотреть, что, оказывается, уже после восьмидесятого года идёт просто резкое падение качества детской литературы. Именно детской литературой я интересуюсь, скорее всего, всей литературы.

 

Появились новые авторы, и в тексте стало проскальзывать очень много агрессивных моментов. Например, вот передо мной лежит книга 85–го года, и уже на самой первой странице можно прочитать, что кого–то хотят убить, кого–то хотят забить, кого–то хотят продать. И вроде бы как даже перемешивается сказка со словами старого русского языка "гутарит", "ноне". Я не понимаю, зачем это вообще сделано? Это как бы, вот мы написали же, мы вроде как детскую сказку делаем, давайте ещё пару слов туда вставим.

 

Артём Войтенков: Якобы старых.

 

Владимир Дзреев: Якобы старых, да. И самое интересное, что даже, несмотря на то, что они вставляют вот эти, якобы старые слова, в сноске внизу их нет. Нужно в самый конец книги забраться. Мы с вами понимаем, что ребёнок, который будет читать книгу, он дотуда не дойдёт. И почему её загонять в конец книги, когда здесь есть место?

 

И если всё это анализировать более внимательно, и с экспертной точки зрения, я думаю, что здесь можно найти ещё более, чем нашёл я. Потому что, я простой родитель, молодой человек, который вообще в школу пошёл в 88–ом году, и учился в девяностые. Так вот, на книжных развалах я стал искать книги только до 1980–го года издания. И перебирая их, я прямо вижу обложку, и говорю себе: "Это точно после восьмидесятого издана". Открываю – так оно и есть. По ней уже видно, что она другая: она стала глянцевая, в ней стало больше картинок. Картинки, кстати, играют очень такую скрытую, вредную роль для ребёнка. Чем их больше, тем, на самом деле, хуже. Потому что та фантазия, которая должна расти, развиваться в ребёнке, она убивается, потому что ему дают героя, а он даже не может его сам представить. Это дело хорошее, но нельзя с ними перебирать.

 

Артём Войтенков: Я немножко поправлю. Мы имеем в виду разговоры о книгах для детей, которые сами умеют читать, то есть, по крайней мере, младший школьный возраст. Для дошкольного, там, наоборот: чем картинок больше, тем, в принципе лучше – он хоть там картинку смотрит, прочитает. А вот для тех, кто умеет читать уже бегло, для тех картинки даже особо и не нужны.

 

Владимир Дзреев: Да. Параллельно с поиском детских книг, так как ребёнку всего три с половиной года, я думаю, зачем останавливаться только на этом возрасте, когда есть возможность сейчас уже сделать задел на будущее? И я решил искать учебную литературу: букварь, первый класс, второй, третий, всю школьную программу. Наткнулся на статью в интернете об учебнике математики Киселёва, был такой автор. Очень интересно, что в семидесятых годах в Советском Союзе была реформа образования, и Киселёва убрали из школьной программы. Его учебник один, одна книжечка, была на три года рассчитана: пятый, шестой, седьмой, а потом восьмой, девятый, десятый. Одна книга на три года, алгебра, или геометрия. После реформы образования она каждый год стала по такой книжке, по толщине.

 

Артём Войтенков: Это реформа какого года?

 

Владимир Дзреев: В семидесятых годах была реформа проведена. Но самое интересное, что в этой же самой статье описано, что в Израиле сегодня школьников учат по учебникам Киселёва, сегодня, до сих пор. Были многочисленные призывы вернуться к этим учебникам, но они не были услышаны. Вроде бы как даже встречаются сегодня книги с этой фамилией, но содержание я не знаю, я не занимался сравнением текста того и этого. Я просто взял, и купил книгу пятидесятого года, геометрию и алгебру, она уже у меня просто есть, слава Богу. И считаю, что как экономический взлёт, так и то, что касается печатных изданий, мультипликации того периода, – это бесценный опыт, который, благодаря тому, что он был в нашей истории, мы должны за него держаться просто руками и ногами.

 

Почему я так говорю? Потому что, я живу в другой стране уже много лет, и я понимаю, что у этих людей, даже при большом желании, если они в одно прекрасное утро встанут, и их осенит, что происходит что–то не так у них, у них нет, куда даже нырнуть, куда руку протянуть. А у нас это есть.

 

Но, к сожалению, я констатирую тот факт, что обращаясь за этими книгами к людям, которые занимаются букинистическими изданиями, которые занимаются старыми книгами, я понимаю, что их просто выбрасывают, они никому не нужны. Ладно, ещё детская литература задерживается, но то, что касается учебников, они просто на меня смотрят, и не понимают, зачем мне это нужно. И в этот свой приезд я обратился в библиотеки. И обнаружил ужасный вообще факт, что библиотеки заставляют выбрасывать книги, у которых издание до пятидесятого или шестидесятого года. У них просто указания приходят в библиотеку – все книги до такого–то года…

 

Артём Войтенков: Да? Я не знал это.

 

Владимир Дзреев: Я тоже этого не знал.

 

Артём Войтенков: Ничего себе! Так это же на самом деле неправильно. Наоборот надо сохранять старое, если ты библиотека.

 

Владимир Дзреев: Вот, Артём, подумайте – для чего эти указания даны? Я сегодня вижу себе так, что сзади нас идёт такая большая стирательная резинка, которая стирает всё. Есть библиотеки, в которых вы уже не найдёте,  детские библиотеки. Я сейчас был в Крыму, и в Симферополе библиотека детская. Они мне говорят: "А у нас самая старая книжка там девяностый год". Вот, можете себе представить, что такое старая книжка девяностый год.

 

Артём Войтенков: Ну да.

 

Владимир Дзреев: Но они не виноваты в принципе. Говорит: "Даже, понимая ценность этих книг, они настолько ветхие, что мы должны их выбрасывать. Это естественный процесс, книга ветшает, мы их списываем, сдаём, а их там уже перерабатывают, или что угодно с ними делают". Ну ладно, с ветхими книгами. Но есть ещё вот эти вот указания сверху – уничтожать книги до определённого года издания.

 

Артём Войтенков: То есть, могло быть другое указание: книги в определённой степени ветхости сдаём в макулатуру. А не книги года издания такого–то – все выбросить. Это разные вещи совсем.

 

Владимир Дзреев: Да, разные вещи. В идеале я хочу найти вообще все учебники школьной программы пятидесятых, сороковых годов. Для подтверждения своей вот этой мысли, что сам собой всё время споришь, правильно, зачем оно, что? Сталкиваюсь с людьми, которые работают также в библиотеке, буквально дня три назад передо мной стояла женщина, ей было лет семьдесят уже, когда она узнала, для чего я это ищу и делаю, у неё появились слёзы на глазах. Она говорит: "Я очень счастлива, что есть люди, которые понимаю ценность того времени. Насколько важна та книга, которая была. Потому что, я училась по тем книгам".

 

И вы для себя лично, ваши телезрители могут просто взять, и сделать простой элементарный анализ – подойти к человеку, который учился в то время, и просто с ним разговаривать. И потом поговорить с более старшим. И потом поговорить с новым поколением. По–моему, тут не надо быть сверхумным, чтобы понять, что происходит – мы очень сильно деградируем. Простая, лёгкая оценка, которую может сделать каждый человек, даже просто разговаривая со своими родителями, с дедушками, с бабушками. Не будем говорить о каких–то там темах сверх интеллектуальных. Просто задайте вопрос: "Помнит ли он стих из школы? И что он помнит? Вообще, что они читали?" И вы зачастую поразитесь тому, что люди, которые в возрасте, которые закончили школу очень давно, и даже, может быть, не учились в институте, помнят очень много.

 

И это не потому, что раньше была память лучше. Подача информации другая – очень важно, как её подать. То есть, если она доходчива, она влезет в голову 90% людей. Но если её специально делают так, чтобы она не залезла в голову, она не залезет.

 

Артём Войтенков: Или залезет, но так кургузо и с такими усилиями.

 

Владимир Дзреев: Вообще через силу учиться невозможно, я это знаю по себе. Всё время привожу в пример свою школу. Я вот учился – не самым лучшим учеником был. Но через два года получил красный диплом. Потому, что мне было интересно учиться в техникуме, очень интересно. И те люди, которые меня знали по школе, они просто в это не верили. Ну, понятно – мы же в девяностые, там всё покупается, всё остальное. Мне даже было обидно. Но ладно, что обижаться на это. Я знаю, что я это сделал и как я это сделал.

 

Что касается обучения. У меня был такой случай: меня попросил в Испании мальчишка подтянуть его по математике. У них там такая система, что можно сдать только какие–то темы определённые, по которым ты не получил соответствующую оценку в течение года, и тебя переведут на следующий год. А если нет, то можешь остаться на второй год. Он пришёл ко мне с учебником, и мы стали заниматься. Я не учился в испанской школе…

 

Артём Войтенков: А мальчишка русский или испанец?

 

Владимир Дзреев: Испанец. Он вообще не испанец, а араб. Там много эмигрантов, он хорошо говорит по–испански. И я ему говорю: "Ты понимаешь, я бы с радостью тебе помог, только ты мне объясни, что от нас хотят в этой задаче?" Можно её решить, я вижу, что она не сложная, но я не понимаю задания. Его ответ был такой: "Я тоже не понимаю задания". Этот человек учится в школе. Это не он глупый, это –  книга так сделана. Я потом начал задавать вопросы своим друзьям, у которых дети учатся в школах, и эта проблема была просто через одного.

 

Артём Войтенков: А это касалось только математики или других предметов тоже?

 

Владимир Дзреев: Да всего это касается. Дети бросают школу там легко, это нормальное явление – бросить школу.

 

Артём Войтенков: А она разве не обязательна?

 

Владимир Дзреев: Обязательна. Но если ты уже всё – осталось тебе год, два. Есть частые случаи, когда дети бросают школу – "не хочу учиться". Ладно там, но я понимаю, что здесь то же самое. У меня родственники, читая учебник своего внука, не могут понять, что от них хотят в математике, хотя люди с высшим образованием, техническим образованием. То есть, эта вся болячка, она пришла к нам, и наверно, уже очень давно пришла. И нам не надо удивляться – учебники пишутся людьми оттуда,на их деньги. И если у них цель – сделать нас тупее, они её прекрасно реализуют, просто великолепно.

 

Артём Войтенков: Я дополню. У меня сын. Сейчас он уже старше. Но когда я открыл его учебник за второй класс (правда, он у меня в гимназический класс пошёл) по математике.

Задача: в вазе лежало "А" фруктов, к ним добавили "С"  яблок и добавили там "В" груш. Второй класс – уже замещают цифры на вот эти буквы . Я помню, у нас такого во втором классе точно не было – всё было гораздо проще. Но математику – я отличником был, хорошо знал всю эту математику. Вот какие–то такие странные задачи, можно было бы проще сделать, гораздо и для второго класса, и по–другому написать. Зачем уже гнать то, что мы уже делали в пятом?

 

Владимир Дзреев: И более того вам скажу. Я не знаю точно, что касается российской системы образования, по–моему, тут уже в некоторых школах обязательно приходить с умением читать и писать.

 

Артём Войтенков: Да, в детском саду учат читать, писать. У первоклашек там в сентябре уже проверка по скорости чтения – это первый класс!

 

Владимир Дзреев: Я учился, я умел читать, я умел писать – не очень хорошо, но умел. Но когда мы пришли в класс – это считалось хорошо, молодец, что умеешь. Но если не умеешь – ничего страшного.

 

Артём Войтенков: Наоборот. Вот я помню (меня научили в 6 лет читать), но, тем не менее, говорили специально: "Не учите ребёнка читать до школы. Его научат в школе". Потому что все пришли, и все учились одинаково. Мне вот в первом классе было жутко  скучно, все там пыкают, мыкают. Что там эти все пе, ме? Я давно уже так читал.

 

Владимир Дзреев: Мы с вами понимаем, почему это всё так происходит. Ясно – нас обрабатывают, и очень активно. В связи с этим хотелось бы какой–то посыл людям, которые нас смотрят, у которых есть дети, внуки, будут дети.

Пожалуйста, не надо верить тому, что лежит на полке. Не надо верить тому, когда говорят: "Вот этот учебник, вы по нему будете учиться". Сомневайтесь в этом. Не обязательно бежать к учителю и доказывать что–то – "а вы уверены, что это хорошо?" Вы сами дополнительно можете прекрасно заниматься по старым учебникам. Что в математике открыто такого нового за последние 50 лет, чтобы мы не могли использовать этот учебник пятидесятого года? Кто мне скажет?

 

Артём Войтенков: В рамках школьного курса – ничего.

 

Владимир Дзреев: Абсолютно ничего. Более того, ребёнок, который откроет этот учебник, он теоремы, правила поймёт гораздо лучше, потому что они написаны для людей, для того, чтоб они это понимали. Усвоение материала раньше было, по–моему, восьмидесятью процентами учеников без дополнительных занятий. Сегодня – меньше десяти процентов. Вы понимаете, какая работа проведена для того, чтобы это произошло.

 

Артём Войтенков: Дополнительные уроки по математике платные.

 

Владимир Дзреев: У меня они, слава богу, были ещё бесплатные, учителя за нас беспокоились.

 

Артём Войтенков: У моего ребёнка вот так.

Продолжение см. ЗДЕСЬ: http://www.rifinfo.ru/news/39390

 

Версия для печати