«Национальное и социальное значение исторических изысканий М.В. Ломоносова о происхождении русского народа»

«Человек, который даст правильное значение термина «Русь», найдет ключ к древней русской истории»

Польский филолог и историк Восточной Европы Александр Брюкнер (1856-1939), который изучал «Слово о полку Игореве» и высоко оценивал этот художественный и исторический документ, а кроме того, специально занимался изучением истории русского народа, высказал такое суждение: «Человек, который даст правильное значение термина «Русь», найдет ключ к древней русской истории» (цит. по кн.^I ). Сейчас мы уже довольно досконально знаем и об историко-этимологическом значении термина «Русь», и об историческом происхождении русских людей и русского государства. Наибольшая заслуга в формировании этого знания принадлежит М.В. Ломоносову, 300-летний юбилей со дня рождения которого на днях отмечался в России. Хотя исторические открытия Ломоносова, касающиеся Древней Руси, не были своевременно и в должной мере поняты и оценены большинством последующих историков. Причина такого непонимания состоит в утвердившейся привычке абсолютизировать различие между событиями двух областей исторической реальности, отделяемых одна от другой линией временнóго горизонта.

Что представляет собой эта линия? Она представляет собой грань, отделяющую летосчисление до новой эры от исчисления после новой эры, точнее, до рождения Иисуса Христа и после Его рождения. При этом надо иметь в виду, что, согласно христианскому преданию, новая эра ознаменована не просто рождением Христа, а тем событием в Его судьбе, в котором запечатлены Его страдания на кресте, смерть и воскресение. Воскресение как преодоление смерти, восстание против смерти означает, что Сын Человеческий ушел в небытие и вернулся к бытию, или, другими словами, был отправлен в потусторонний мир и затем вернулся в мир посюсторонний, что засвидетельствовано Его учениками и закреплено христианской верой.

Усмотрение принципиального различия в религиозной и научной трактовке данного факта позволяет нам правильно сориентироваться в оценке исторических исследований Ломоносова, который отстаивал научные позиции во всех отраслях познавательной деятельности, которой он занимался. Подлинно научный подход к христианской вере в Воскресение Христово состоит вовсе не в том, чтобы с ходу отвергнуть его реальность, как это имеет место, скажем, в марксистской философии (что, кстати говоря, нашло отражение в романе М.Булгакова «Мастер и Маргарита»), а в том, чтобы установить меру его закономерности. Религия рассматривает Воскресение Христа как событие уникальное, исключительное. Научный же метод обязывает нас открыть, по словам Тейяра де Шардена, в исключительном всеобщее ^II. Открытие закономерности, в которую могло бы вписаться рассматриваемое событие, есть необходимое условие признания его фактической реальности.

Ломоносов смело вторгается за пределы установленного христианским мировоззрением исторического горизонта и сводит воедино исторические события, имевшие место до н. э. и после н. э., не делая исключения и для главного христианского происшествия. Он устремляет свой взор к эпохе Троянской войны, описанной в гомеровской «Илиаде», и показывает, что приблизительно за 1200 лет до н. э. начинается письменно удостоверенная история русского народа. В те отдаленные времена русских людей называли венетами, отчего еще и теперь эстонцы и финны называют нас «вене». Первым вождем русского народа, которого мы знаем по имени, был Пилемен, сын Билсата. Ломоносов заимствует эти сведения у римских историков Тита Ливия (59 г. до н. э. – 17 г. н.э .) и Плиния Старшего (23-79), которые свидетельствуют, что под именем венетов были известны и народ Трои, и народ Пафлагонии. Венеты-пафлагоны в войне с ахейцами лишились своего короля (вождя) Пилемена и вынуждены были искать другие места для своего проживания ^III. В «Илиаде» (пер. Н.Гнедича) говорится так:

Вождь Пилемен пафлагонам предшествовал, храброе сердце,

Выведший их из Генет, где стадятся дикие мески…

«Выведший их из Генет» означает «привел их от венетов». Заметим попутно, что никакого народа с именем или прозвищем «генеты» в истории не существовало. Древние греки называли венетов «енетами» по той простой причине, что в древнегреческом языке нет буквы для передачи звука «в», из-за чего в слове «венеты» они эту букву просто опускали. Гнедич же в своем переводе к слову «енеты» прибавил букву «г» для благозвучия, как это сделано, скажем, по отношению к имени Гомер. Но нас здесь интересует прежде всего судьба Пилемена, как о ней повествует Гомер. В пятой песни «Илиады» говорится о том, что Пилемен погибает от рук ахейцев, а в тринадцатой он снова появляется среди пафлагонян, сопровождающих тело его убитого сына. Эта, казалось бы, нестыковка дала повод некоторым историкам порассуждать на тему о том, что авторство «Илиады» нельзя приписывать одному песнотворцу. Я же думаю, что такой подход к трактовке интересующих нас исторических сведений обусловлен позитивистским складом ума досужих историков. Им просто не дано понять, что Гомер уподобляет Пилемена богу Аресу (Арею). Человек смертен, бог бессмертен, но человеку, подобному богу, присуща, согласно мифологическим представлениям того времени, возможность возвращения к жизни после смерти. Так что вторая встреча с Пилеменом на страницах поэмы представляет собой, как видно, встречу с ним после его смерти и воскресения.

Скрывается ли за этим мифологическим фактом историческая реальность? Это – вопрос того же порядка, что и вопрос в отношении Христа, только в другом контексте. Вообще весь ход событий, описанных в «Илиаде», быть может, так и остался бы на уровне представлений об их мифологическом вымысле, если бы Генрих Шлиман не доказал своими археологическими раскопками, что Троя действительно существовала и погибла в результате той роковой войны, которую развязали против нее ахейцы.

С Троей и Мидией Ломоносов соотносит промежуточный этап в формировании русского народа. Он показывает, как людской поток наших предков, вынужденных покинуть свою пафлагонско-мидийскую родину, разделился на два рукава, чтобы затем слиться воедино при образовании нового государства, которое получило свое имя от собственного имени народа, его образовавшего, – имя Русь. Пафлагоняне и мидяне, пишет он, были единородцы, «и путь оных из Азии в Европу был по северным странам около Меотического и Черного моря. <…> двумя дорогами из Азии прародители словенские с востока переселились в Европу: морем в юге, сухим путем в севере» ^IV .

Вспомним теперь о том, что то же самое сообщение мы находим в «Слове о полку Игореве», в обращении автора «Слова» к Бояну старого времени:

О, Бояне, соловiю старого времени!
Абы ты сiа плъкы ущекоталъ,
Скача славiю по мыслену древу,
Летая умомъ под облакы,
Рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы.

«Троянская тропа через поля на горы» и есть тот сухой путь пафлогонян и мидян в Меотиду, к Азовскому морю, где они стали известны под именами меотов и синдов, в то время как те из них, кои пришли в Адриатику и далее расселились на север вплоть до южного побережья Балтийского (Варяжского) моря, известны под именами венетов и варягов (вагров). Варяги, утверждает Ломоносов, были россами, поэтому они и фигурируют в «Повести временных лет» под именем «Русь».

Французский лингвист и этнограф Жан Дюран в своей превосходной книге «Уникальная Россия» показал, что этноним «Русь» и термин (русская) «речь» органически связаны с водной стихией, что нашло свое отражение в поэзии Пушкина, в частности, в «Сказке о царе Салтане», где представлен образ царевны Лебеди:

А сама-то величава,
Выступает, будто пава;
А как речь-то говорит,
Словно реченька журчит.

Это пушкинское сравнение, пишет Дюран, является точным сравнением, т. к. «речь» и «реченька» – слова однокоренные. «В отличие от европейцев, – продолжает он, – русские всегда моют руки перед едой. Эта традиция восходит к древнему обязательному ритуалу омовения – очищения водой. Слова «река» и «ручей» часто упоминаются в фольклоре. «Ручеек» – старинный русский танец, и сегодня остается очень популярным. Глагол «изрекать» и существительное «река» имеют один и тот же корень. <…> В русском языке слово-диалектизм «РУСТ» имеет то же значение, что и слово «ручей», и тот же корень, что и слово «русский» ^V.

У Дюрана, кстати, мы находим объяснение того, почему на Руси для обозначения русскости используются два слова – «Рус» и «Рос», или «Росс», к которому чаще прибегает Ломоносов. Дюран указывает, что это – просто два этимологических варианта, северный и южный. «Предки русских, − пишет он, − поклонялись воде и считали ее священной (вспомните: «славное море, священный Байкал»), поэтому они давали тайные названия рекам: Русса, Росса. Сравните: Русь, Россия» ^VI.

Итак, в отношении этимологии слова «Русь» нельзя не согласиться с Дюраном. Подтверждение высказанным им соображением мы находим в «Этимологическом словаре русского языка» А.Г. Преображенского ^VII, в лингвистических исследованиях А.А. Потебни и других отечественных и зарубежных ученых. По словам Потебни, мысль без языка, как дух без тела, быть не может. Русская речь – необходимое условие существования русской мысли и того, что Пушкин назвал русским духом. Стоит напомнить еще и о том, что когда в былые времена российские дворяне, будучи русскими по происхождению, отказались от русского языка в пользу французского, они превратились в чужестранцев в своей собственной стране.

В исторических анналах Михаила Васильевича Ломоносова современный читатель не найдет развернутой панорамы, рисующей многовековую жизнь русского народа. Но его исторические изыскания представляют для нас огромную ценность в том отношении, что они содержат в себе научно обоснованные установки на проведение дальнейших исследований. Помимо этого, в них отражены узловые моменты нашего исторического бытия, отправляясь от которых, нам положено было бы извлечь уроки на будущее.

Десять лет ахейцы осаждали город Трою. Срок немалый по всем меркам военного времени. И не видать бы им победы, если бы они не воспользовались придуманной их жрецами хитростью – преподнести троянцам своеобразный «подарок»: огромного деревянного коня. Приняли его простодушные жители Илиона и поплатились за свое простодушие. Зато нам же оставили заповедь: «Бойтесь данайцев, дары приносящих». О ней-то, среди прочего, и хотел напомнить Ломоносов. Да только опять случилось с нами то же, что с жителями Трои: мы приняли в дар «человеческие ценности», не разглядев за их маркой облик бандитского капитализма. Теперь приходится расхлебывать.