Способна ли российская армия еще раз вмешаться в политику?

В дни юбилея так называемого «путча» есть повод задуматься о возможной роли военных в будущем.

Наша армия в большой политике отметилась дважды. В 1991 году она отвернулась от ГКЧП и поддержала Белый дом. Не вся, конечно, но та часть офицерства, которая встала на сторону руководства тогда еще РСФСР, была более решительной. В результате Ельцин победил. В 1993-м армия проигнорировала призывы к ней из мятежного Белого дома и опять встала на сторону Ельцина. Тот снова выиграл.

После этого к услугам армии власти прибегали еще три раза, но уже не в ракурсе противоборства внутренних политических сил – в двух чеченских кампаниях и во время военного конфликта с Грузией в 2008 году. Она опять их выручила, хотя чеченские кампании дались ей очень непросто в моральном плане.

Сейчас, в дни 20-летия т. н. «путча», возник повод задуматься о возможной роли армии в будущем. Сможет ли она еще когда-нибудь оказать влияние на политику? Вопрос вовсе не праздный, если вспомнить о роли армии в весенних «цветных революциях» на Ближнем Востоке. Нужно ли учитывать армейский фактор нынешним российским властям в своих действиях, или можно его проигнорировать? Ответить на этот вопрос попытался профессор Международного института исследований проблем мира в Осло Павел Баев .

По мнению политолога, российская армия уже не та, что была в 1991-м и даже в 1993-м. Бесконечные сокращения и неразбериха, скудное финансирование, пренебрежительное отношение властей к офицерскому корпусу и два с лишним года военной реформы (после 2008-го) вкупе с вызывающими всеобщую критику и недовольство действиями министра обороны Сердюкова сделали свое дело. В среде офицеров царят апатия и нежелание брать на себя ответственность за судьбу страны, чего не было еще 20 лет назад. Возможно, именно такое состояние армии и было главной задачей, которую поставили перед профессиональным мебельщиком, назначая его командовать обороной. Но солдаты – не мебель. Это только в сказке про Урфина Джюса их делали из дерева, посыпали волшебным порошком, рисовали на корпусе мундир – и готово, вперед.

«В СССР армия имела совсем другой профиль, она чувствовала себя совершенно по-другому, особенно офицерский корпус, – вспоминает эксперт. – Было больше уверенности в том, что военная сила – это главное. СССР был в первую очередь военной сверхдержавой, эта идея была основой всей государственной мощи и передавалась офицерскому корпусу, у которого было очень развито чувство ответственности за судьбу державы».

Но уже тогда, в последние годы советской власти, коллективная психика «непобедимой и легендарной», как ее называли в песнях, получила первые значительные травмы. «Советская армия, особенно сухопутные войска, была серьезно травмирована, во-первых, опытом войны в Афганистане. Во-вторых, к моменту ГКЧП стал очевиден развал Варшавского договора, необходимость вывода войск, сдачи, как представлялось тогда, передового рубежа обороны», – полагает Баев.

У офицеров сформировалось ощущение, что страна проигрывает и происходит катастрофа. Им казалось, что действовать больше некому, в политике царит полная растерянность, руководство утратило представление о том, как контролировать ситуацию. «Готовность армии к тому, что придется брать ответственность на себя, была очень высока», – отмечает эксперт.

Но от этой готовности теперь не осталось и следа. Что же изменилось? «Принципиально изменилось очень многое, – говорит Баев, – особенно само ощущение армии. В августе 1991 года для армии речь шла не о том, чтобы реагировать на что-то, а о том, чтобы действовать самым активным образом. Сейчас армия не в состоянии брать на себя какую-либо ответственность за политическое развитие страны. Не думаю, что в офицерском корпусе присутствуют настроения, что армии есть что сказать или предложить.

Армия крайне деморализована реформами, которые длятся с осени 2008 года. Офицеры измучены всевозможными чистками и перетасовками. Всевозможные обещания в плане вооружений этот климат не меняют».

К тому же, умышленно или нет, но под Москвой не осталось достаточного количества войск, чтобы армия еще раз могла сыграть ту роль, которая отводилась ей в 1991-м. Не осталось ни прежнего количества дивизий, ни сотен танков, которые тогда двинули на столицу. Население Москвы увеличилось на порядок, а количество боеспособных частей на порядок же сократилось.

Но, может быть, возросла лояльность армии к власти? Ведь оставшимся на службе офицерам ощутимо прибавили зарплату, дают квартиры, объявлено о новых планах по перевооружению, названы вполне впечатляющие суммы, которые собираются на это потратить. «Ни в коей мере, – отвечает Баев. – Лояльность в смысле доверия руководству и готовности его защищать, пожалуй, на рекордно низком уровне. Были периоды, особенно после поражения в первой чеченской войне, когда ощущение того, что армию предали, было очень сильным. Сейчас происходит то же самое. Реформы проводят с таким пренебрежением к мнению военных, все проявления недовольства в офицерском корпусе настолько выкорчевываются, вся профессиональная верхушка офицерского корпуса настолько выметена вон каленой метлой, что ожидать от армии какой-то лояльности невозможно».

Останется ли на этом фоне Сердюков министром обороны после выборов 2012 года, или можно считать, что он выполнил свою задачу, приведя армию к тому состоянию, в котором она пребывает сейчас?

«Трудно сказать, – отвечает Баев. – Реформы были начаты и раскручены в одной обстановке, спланированы совершенно в другой. Спланированы они были в 2007 году, когда казалось, что впереди у нас – спокойное плавание. Реформы стартовали не только после войны с Грузией, но и с началом очень глубокого кризиса. С точки зрения нормальной человеческой логики, хуже момент было трудно подобрать. По моим представлениям, ситуация созрела для того, чтобы объявить его козлом отпущения, и даже до этих выборов, скорее всего, убрать куда-нибудь с глаз долой, чтобы сбить волну недовольства». Лишь таким образом может быть восстановлена лояльность армии. Это особенно нужно в настоящий момент с оглядкой на Египет и Сирию. Может создаться ситуация, когда армия окажется последней поддержкой режима.

И в этом ракурсе полезно посмотреть на то, как современная армия относится к президенту Медведеву и премьеру Путину. Эксперт считает, что Путин, став председателем правительства, предусмотрительно дистанцировался от армейских проблем, сосредоточившись лишь на вопросах вооружений. По этой причине на него не направлено особенного недовольства армейской среды. А о том, что министра Сердюкова назначил именно он, уже не все помнят.

Медведеву же как Верховному главнокомандующему это не удалось, хотя он и пытался сначала выдвигать на первый план Сердюкова. Но потом ему пришлось вмешиваться самому. На нем лежит бремя ответственности за принятие окончательных решений. Ему одно время нравилось появляться перед объективами в курточке со значком главнокомандующего, но это не принесло ему особых политических дивидендов, а сделало лишь одним из фокусов недовольства военных, на голоса которых ему теперь вряд ли стоит рассчитывать.

Но даже и с поддержкой армии, считает эксперт, если бы она была, президент не решился бы на реальное политическое противостояние с премьером. «Дмитрий Анатольевич слаб, чтобы идти на серьезное противостояние, – говорит Баев. – Он пытается позиционировать себя как увлекательную альтернативу. Тут нужны политическая воля, решительность, характер, а за ним я такого не замечаю».

Если политолог прав в своих выводах, то ни одному из членов тандема также не приходится рассчитывать на активную личную поддержку армией, если в таковой вдруг возникнет необходимость. Хотя общая ситуация, кажется, от этого далека.